Гибридное государство, не связанное ограничениями
Полковник Райан Уортьан, Сухопутные силы США
З аключительное коммюнике встречи руководителей стран-членов НАТО в Варшаве в 2016 г. признало факт изменения обстановки в сфере безопасности и то, что злонамеренная «деятельность и политика России снизили уровень стабильности и безопасности» и «повысили степень непредсказуемости», что требует от НАТО наращивания усилий в сфере «сдерживания и оборонной политики». Страны НАТО сообща расширили свой основанный на сдерживании подход, охватывающий всеправительственную стратегию, подтвердили свою готовность к обороне и приняли меры сдерживания, увеличив военное присутствие, возможности стран-партнеров и повысили степень взаимодействия и жизнестойкости альянса. Продолжающийся режим санкций дополняет усилия НАТО, сдерживая ресурсы и мобильность отдельных российских граждан и компаний. Эта вспомогательная мера имеет целью повлиять на Россию как унитарное государство, при этом не оказывая существенного давления на негосударственных субъектов (НГС), которых Москва использует для создания нужной ей обстановки и подрыва региональной стабильности.
Концепция сдерживания НАТО основывается на предположении, что Россия функционирует как унитарное государство, и поэтому ее можно сдержать в соответствии с проверенными и отработанными принципами и допущениями, заложенными в теории рационального сдерживания. Аналогичным образом, подавляющее количество современной литературы по тематике сдерживания России уделяет основное внимание угрозам и возможным действиям в ответ на гибридную агрессию, совершенную унитарным государством в размытом состоянии между войной и миром. Несомненно, при президентстве Владимира Путина Россия является унитарным государством, но двойственность традиционных государственных органов и разветвленной структуры единоличной власти, не связанной ограничениями унитарного государства, дают Путину широкий выбор средств и методов для достижения стратегических целей. Бюрократический плюрализм и гибридный характер объединений бросают вызов обычному пониманию сдерживания и ставят под вопрос кремлевский эволюционирующий аппарат принятия решений и расчеты риска. Как пишет Грэм Херд из Центра им. Маршалла, нынешнее российское общее направление на «деглобализацию, деинституциализацию и демодернизацию» для оказания влияния на другие страны делает Россию зависимой от инструментов и методов, применяемых НГС. Слабые российские органы публичной власти все больше подвергаются влиянию, а часто и контролю со стороны базовой сети центров единоличной власти, определяющих стратегическую повестку дня России. Эти тенденции предполагают, что необходимо дать ответ на ряд принципиальных вопросов относительно России: является ли Россия унитарным государством или же превратилась в гибридного государственного субъекта? И что это означает в контексте сдерживания?
Для сдерживания гибридного государственного субъекта (ГГС), имеющего ядерное и обычное оружие, НАТО должна разработать стратегию, которая бы одновременно сдерживала государство и сопутствующие НГС. НАТО должна сохранять ядерное сдерживание и дальше поддерживать свою жизнестойкость и укреплять конвенциональные оборонные договоренности, чтобы не дать России добиться своих целей. Одновременно с этим нужно обеспечивать отдельные страны-члены необходимыми знаниями, возможностями и потенциалом, чтобы срывать злонамеренные замыслы российских субъектов, а при необходимости, и наказывать их на локальном уровне.
Сдерживание унитарного государства и НГС
Согласно теории рационального сдерживания, «баланс сдерживания» ведет к стабильности и поддержанию статус-кво. Эта теория предполагает, что унитарные государства основывают свое принятие стратегических решений на логике и пытаются добиться результатов, исходя из рационального анализа затрат и выгод. По своей сути, цель сдерживания в том, чтобы разубедить потенциального агрессора от совершения нежелательных действий путем формирования у агрессора ощущения того, что обороняющаяся сторона приняла твердое политическое решение предпринять ответные меры, формирования процессов принятия решений у агрессора и способности агрессора четко просчитывать и контролировать риск. Даниэл Собельман в своей работе «Учиться сдерживать» отмечает, что «сдерживание достигается через доведения до сведения противника угрозы просчитанного и гарантированного ответного удара с целью формирования или переформирования восприятия ситуации противником и манипулирования его поведением». «Сдерживание путем наказания» и «Сдерживание путем создания препятствий» являются наиболее применяемыми методами. В условиях обладания ядерным оружием цена нарушения существующего статус-кво понятна и высока. Однако, как отмечают Александр Джордж и Ричард Смоук в книге «Сдерживание в американской внешней политике: теория и практика», в условиях неядерного военного противостояния сдерживание путем создания препятствий стремится сформировать у агрессора понимание того, что затраты и риски от агрессивных действий будут перевешивать ожидаемые выгоды. Успешное сдерживание поддерживает статус-кво, лишив агрессора возможного варианта нападения либо путем создания серьезных препятствий, либо угрожая возмездием. В то же время, все большее количество вариантов нападения, появляющиеся у потенциального агрессора, требует эволюции осмысления сдерживания, иначе попытки сдерживания могут потерпеть неудачу.
Сдерживание унитарных государств, применяющих все элементы национальной мощи, является трудной задачей, но достаточно исследованной и хорошо задокументированной. Сдерживание НГС менее изучено и осложняется асимметрией политической воли, стратегических целей, центров притяжения, эффективных подходов, организационных структур и политической решимости, делая сдерживание трудной, или даже невыполнимой, задачей.
Наиболее хорошо изученные НГC добиваются своих целей насильственным путем. Однако, в числе НГC есть как легальные, так и нелегальные организации, мобилизующие население, ресурсы и идеологические установки на региональном и транснациональном уровнях. Слияние идеологических направлений, распространение технологий и возросший доступ к источникам финансирования и информации делают НГC все более влиятельными, они становятся «проводниками действий государства», как это назвала Анна-Мария Слотер в своей работе «Шахматная доска и компьютерная паутина: стратегии связи в переплетенном мире». Хотя у НГC нет традиционной государственной власти, они, тем не менее, достигают влияния, выгодно используя относительное силовое несоответствие, которое часто увеличивается при отношениях «хозяин-доверенное лицо». Болеет того, способность НГС использовать различающиеся между собой правила предоставляет даже относительно слабым субъектам возможности конкурировать, принуждать, сдерживать и зачастую одерживать верх в отношениях с более сильными государственными противниками. Исследование конфликта между Израилем и «Хезболлой», проведенное Даниэлем Собельманом, ясно показывает, как государство и НГС достигают сдерживания, удовлетворяя ключевые требования относительно коммуникаций, возможностей, убедительности намерений и решимости дать ответ. В то время как «Хезболла» использовала ситуацию асимметрии для противостояния государству Израиль, сам Израиль пересмотрел свою конструкцию сдерживания и объединил в ней негативные, оборонные и статические характеристики сдерживания с позитивными, наступательными, открытыми и динамичными характеристиками принуждения. В конечном счете, НГС использовала симметрию для сдерживания государства, а стратегический подход, пересмотренный государством, вернул конфликт вновь в симметричные рамки.
Хотя у НГС и нет той власти, которая есть у унитарного государства, сама ситуация асимметрии делает их изначально более жизнестойкими, а те, кто пользуется поддержкой государственного «хозяина», представляют намного большую угрозу, поскольку на них не сказывается потребность «хозяина» в общественной поддержке, они свободны от ограничений международного права и не обеспокоены законностью своих действий. Идеологические источники решимости НГС, децентрализованный операционный подход и разветвленные структуры представляют серьезную проблему для конвенционального сдерживания из-за трудностей создания угрозы интересам НГС, что часто требует принуждения или силового давления. Не прибегая к военным действиям, государства должны заставить НГС изменить свое поведение, ставя их в такое положение, когда негативные последствия поведения будут для них самих просто неприемлемыми. Успешное принуждение не оставляет им другого выбора, кроме как изменить поведение, после чего они перестают представлять стратегическую угрозу.
Гибридное государство: переосмысливая Россию
Несмотря на то, что сдерживание унитарного государства отражено во многих документах, и конфликт между Израилем и «Хезболлой» дает нам наглядный пример сдерживания НГС, концепция гибридного государства, по большому счету, отсутствует, и поэтому сдерживание такого государства, как правило, не рассматривается. Тем не менее, появление гибридного государства уже меняет характер конфликта.
Государства приспосабливаются и эволюционируют посредством эмпирического познания и структурных изменений. Познание способствует созданию улучшенных возможностей и повышению эффективности, в то время как структурные изменения увеличивают потенциал и жизнестойкость. Относительно слабый НГС при поддержке «хозяина» может добиться успеха на региональном уровне, но внешняя зависимость обнаруживает уязвимые места, которыми могут воспользоваться другие деятели, что делает возможными силовое давление и принуждение. Региональные державы, специально резервирующие государственные ресурсы для поддержки или создания НГС, получают уникальную способность расширять свои возможности, повышать жизнестойкость и сохранять возможность отрицать свою причастность к агрессивным действиям. Концепция НГС, созданных государством, не является уникальной с точки зрения исторической ретроспективы, о чем свидетельствует датированное 1921 г. письмо министра иностранных дел Великобритании советскому комиссару по иностранным делам, в котором сказано: «Когда российское правительство хочет предпринять действия, которые более чем обычно отвратительны мировому сообществу, оно обычно создает какую-то якобы независимую структуру, которая совершает эти действия вместо правительства … Этот процесс известен и никого не обманывает». Намеренное введение подставных субъектов позволяет создавать обстановку двусмысленности относительно исполнителей и намерений, что требует ответных мер, при которых сдерживающий эффект должен достигаться одновременно в отношении государства и созданных им подставных НГС.
Путинская децентрализация власти укрепляет структуру власти «хозяина», напоминающую советские времена, но не имеющую под собой советской идеологии или ассоциированных с ней институтов. Модель двойственного государства Ричарда Саквы выразила концепцию конституционного государства, функционирующего отдельно от доминирующей системы власти. Российский режим существует в центре смещающегося набора центров единоличной власти, функционирующих за пределами юридических рамок нормативного государства. Хотя он писал об Украине, Андреас Умланд отстаивал точку зрения о том, что власть внутри системы единоличного правления накапливается и применяется через совершенно неформальные отношения между элитами, занимающими властные позиции в экономических конгломератах, региональных политических аппаратах и официальных правительственных учреждениях. Наиболее мощные сети единоличной власти проникли во все аспекты российского общества, начиная от министерств и политических партий, и до экономических конгломератов, средств массовой информации и неправительственных организаций. Херд описывает концепцию «Коллективного Путина», согласно которой Путин распределил власть и влияние по трем четким направлениям: нормативное государство; полугосударственные экономические, политические и общественные образования; и негосударственные олигархические субъекты. В статье для вебсайта «Open Democracy» Умланд описывает материал, который скрепляет вместе все эти сети, как смесь «семейных уз, личных отношений, долгого знакомства, неформальных транзакций, кодов поведения наподобие мафиозных, накопленных обязательств и ещё не пущенных в ход компрометирующих материалов, или компромата». Путин реализует свою власть через сеть функциональных региональных и местных кураторов, которые способствуют «обмену должностями, деньгами, недвижимостью, товарами, услугами, лицензиями, подарками и одолжениями». Эти неофициальные сети оказывают влияние, а может быть, даже и скрыто направляют, российскую политику и процессы принятия решений. «Коллективный Путин» использует власть для своих целей, но при этом он свободен от ограничений, обязательств и ответственности, присущих традиционным моделям управления.
Имея эту двойственность национальной особенности и власти, Россия воплощает собой парадигму гибридного государства. ГГС активно сочетает легитимность унитарного государства со свободой действий НГС, внутренне укрепляя и служа элите, но при этом позволяет себе иметь дополнительные возможности, при помощи которых формирует стратегическую обстановку. Сама природа клановой системы власти подталкивает элиту к участию в предприятиях и действиях, которые размывают границы между такими понятиями как законное и незаконное, формальное и неформальное, общественное и частное, международное и внутреннее. Активное и непосредственное участие силовиков (связанных со службами безопасности) в разработке российских операций создает проблему, которую Марк Галеотти в своей работе «Российская гибридная война как побочный продукт гибридного государства» описывает как «сложную, многогранную и неизбежно трудную для понимания западными ведомствами, не говоря уже о противостоянии ей». Именно на сочетании двусмысленности принятия решений и непризнания своих действий и строится маскировка, или стратегический обман.
Именно на маскировке зиждется стремление Москвы получить стратегические преимущества и возможность успешно ввести в действие типологии, подрывающие сдерживание противника: контролируемое давление, ограниченное «прощупывание» соперника или возможность поставить его перед свершившимся фактом. Выборочное применение посредниками субконвенциональных методов позволяет Кремлю не признавать совершенные действия и при этом скрывать истинные оперативные намерения. В то время как Запад традиционно рассматривает экономические санкции и дипломатическое давление как рычаги для предотвращения конфликта, Россия их рассматривает в качестве военных мер. Помимо российского понимания традиционного взаимодействия великих держав, Галеотти также выделяет путинский «подход «тотальной войны» к правлению: отсутствие правовых, этических и практических ограничений на пути явного или скрытого привлечения государством новых институтов для достижения своих целей». Путин использует гибридность российского государства для того, чтобы превратить в оружие все, что возможно, и играть в игры великих держав, не имея при этом ресурсов великих держав. При этом в результате он развязывает политическую борьбу с Западом и использует подрыв политических институтов, экономическое проникновение и дезинформацию.
Широко распространено убеждение, что стратегическими целями Москвы являются следующие: защита режима, расширение своего влияния на ближнее зарубежье, ослабление западных государств и союзов и восстановление многополярного мира. Тем не менее, понимание ее приоритетов требует функционального понимания сетей единоличной власти. Основное условие сохранения путинской власти основано на его способности обеспечивать широкую общественную поддержку и очевидный успех на выборах, но он зависит от сети субъектов, которые способствуют развитию криминальных коррупционных схем, составляющих ядро и цель большинства пост-советских режимов единоличного правления. И хотя стратегические цели России ясны, защита режима является первостепенной задачей, и ей подчинены все остальные цели.
Понимание феномена гибридного государства
Чтобы лучше понять уникальность такого образования как гибридное государство, будет полезно изучить различия между централизованными, децентрализованными и гибридными организациями, которые описали Ори Брафман и Род Бэкстром в своей книге «Морская звезда и паук: безудержная власть неуправляемых организаций». Централизованные организации имеют четко определенное руководство и формальную иерархию подчинения, используют командно-контрольные функции для поддержания порядка, поддерживают дееспособность и занимаются ежедневными делами, что делает их эффективными в плане управления и выполнения поставленных задач, но неэластичными и подверженными системным шокам. Для сравнения, децентрализованные организации не имеют четко определенного руководства и распределяют власть по всей системе, что делает их жизнестойкими и повышает их сопротивляемость системным шокам, но их работа над поставленными задачами зачастую неэффективна. Гибридное государство включает иерархическую структуру руководства, необходимую для контролирования системы и выполнения задач, одновременно с этим привлекая инициативу, интеллект и ресурсы коллектива для инноваций и создания новых возможностей. Проведенный Брафманом и Бэкстромом анализ ставших гибридными бизнес-структур позволяет понять организационные предпочтения Путина и методы, которые он использует для достижения стратегических целей и выгод. По существу, путинская сеть единоличной власти представляет собой децентрализованную систему, состоящую из автономных бизнес-единиц, которые придерживаются определенных правил и норм и отчитываются о результатах своей работы в виде прибыли, произведенного эффекта или и того, и другого. Такой подход доводит до максимума стратегические возможности, при этом поддерживая строгую вертикаль власти и сохраняет право вето.
Путин сохраняет значительное, но не абсолютное право вето относительно деятельности свободной сети субъектов, которые занимают правительственные посты и направляют деятельность неформальных группировок, которые Ричард Саква в своей работе «Двойственность государства в России» условно назвал силовиками, «демократами-статистами» и «либеральными технократами». В «Кремлевском докладе» Министерства финансов США от 29 января 2018 г. указан похожий набор групп влияния: влиятельные политические фигуры, занимающие официальные правительственные посты, главы крупных полугосударственных, но находящихся во владении государства предприятий и олигархи. Не все из перечисленных в «Кремлевском докладе» субъектов обязаны соблюдать юридические правила нормативного государства, что позволяет некоторым из них быстро приспосабливаться к ситуации, обходить ограничения и использовать по максимуму возможности. Осознавая эту проблему, санкции Министерства финансов, введенные 6 апреля 2018 г., были направлены на сдерживание России, выбрав мишенью «ряд физических лиц [и юридических лиц] … которые получают выгоду от путинского режима и играют ключевую роль в осуществлении Россией злонамеренных действий». Эти санкции указывают на пересмотренное организационное понимание, но успешное сдерживание также потребует от Запада понимания того, как Путин реализует свою власть и до какой степени разветвленная клановая организация «Коллективный Путин» влияет на процесс принятия стратегических решений.
Анна-Мария Слотер отмечает, что «традиционное определение власти опирается на способность достичь своих целей либо самостоятельно, либо заставляя кого-то … делать что-то, чего бы они в противном случае не делали». Иерархические организации, как правило, рассматривают власть через призму транзакций и принуждения, в то время как сетевые организации приобретают власть и управляют ею через количество и силу связей между точками соединений в сети. Внутри путинская структура управления применяет жесткую силу принуждения и мягкую силу привлекательности, используя сочетание стратегий командного стиля, планирования и определения предпочтений. В то время как система единоличного правления основывается на позиционной и принуждающей власти, она подкрепляется ментальностью сети, где информация, коммуникации и материальные блага распределяются между субъектами этой сети. Модулярная иерархическая модель сети из книги Слотера дает точную характеристику того, как будет выглядеть сетевая модель современного российского государства [Рис. 1]. Центральная точка пересечения, соединенная с другими точками в нисходящей иерархии централизованности и связуемости; все связаны между собой, но не для всего набора целей, создавая систему жизнестойкости посредством сочетания многообразия точек, модулярности и избыточности. Как сказано в статье Галеотти «Управляя хаосом: как Россия справляется со своей политической войной в Европе», президентская администрация представляет собой центральную точку «и, возможно, наиболее важный отдельно взятый орган внутри российского в высшей степени де-институализированного государства». Хотя президентская администрация занимает в сети центральное место, служащая основой система единоличной власти делает необходимым личный арбитраж Путина при межведомственных конфликтах и личное участие при принятии решений стратегической важности.
Способность Путина создавать, охранять, приспосабливать и множить свою сеть единоличной власти делает функциональной концепцию «умной силы» Джозефа Ная и Сюзанн Носсел. Путин сочетает элементы жесткой и мягкой силы путем выборочного использования всех имеющихся инструментов для оказания давления на союзников, институты и корпорации и для поддержания внутренней стабильности при достижении стратегических целей. Принимая во внимание всю российскую историю, пропитанную родовыми и клановыми сетями, растущее влияние НГС, двусмысленность и непризнание содеянного, необходимые для конкуренции в условиях недостатка мягкой силы, а также проблематичные демографические и экономические условия, применение Россией «умной силы» и маскировки – подходящая национальная стратегия.
Гармонизация сдерживания и силового давления
Путинская гибридизация российского государства началась в тот день, когда тогдашний президент Борис Ельцин назначил его премьер-министром и дал ему полномочия координировать все силовые структуры. Однако, путинская структура власти не является вертикальной в диктаторском смысле, она, скорее, способная к адаптации конструкция, которую он держит в равновесии, используя свою центральную роль арбитра и координатора меняющихся функций конкурирующих группировок с единоличной властью. Его всеохватывающая цель состоит в защите режима, но при этом цели «хозяйского» конгломерата варьируются. Удовлетворение Путиным разнящихся желаний критических точек пересечения его сети сохраняет внутреннюю стабильность, в то же время давая ему доступ к широкому выбору подготовленных конгломератом субконвенциональных методов для внутреннего и внешнего использования.
Введенные Путиным структурные изменения сдвинули характер российского правления от унитарного государства к гибридному, добавив ему силу, но в то же время создав уязвимые места, которыми могут воспользоваться соперники. Сильные и слабые стороны путинского гибридного государства проистекают из взаимозависимости точек пересечения в сети – способности отдельных точек добиваться своих целей, создавая важные для сети ценности или эффекты. «Коллективный Путин», в принципе, является бизнес-сетью, созданной на отношениях взаимного доверия, подпитываемой обменом властью, ресурсами и информацией, координируемым куратором, который охраняет и управляет связями между различными сетями. Факторы, поддерживающие сплоченность элиты и власть путинских кураторов, также являются и самым уязвимым местом сети, в том смысле, что устранение точек пересечения с высоким количеством связей может повредить или даже разрушить всю сеть. Чтобы использовать уязвимые места путинской сети и, таким образом, формировать представление о российских НГС, необходимо, чтобы Запад принял более наступательную, открытую и динамичную конструкцию силового воздействия в дополнение к продолжающимся сдерживающим усилиям.
Если цель сдерживания в том, чтобы отговорить противника от совершения нежелательных действий, то Запад, глядя на Россию, должен видеть не зеркальное отражение унитарного государства, а гибридное государство. Сдерживание гибридного государства требует одновременного сдерживания нормативного государства и силового давления на субъектов сети, которые направляют, поддерживают и финансируют сетевые негосударственные образования. Сдерживание ГГС, таким образом, требует пристального внимания, упорства и тщательного анализа, чтобы составить карту сети, определить ее участников, их отношения и цели, а также возможности, предоставленные появившимися уязвимыми местами. Недостаточное понимание сети неизбежно приведет к неверным действиям, в результате которых разрушение сети будет неполным, и возможности творить зло будут быстро восстановлены. Запад должен косвенным путем отобрать у Путина стратегические варианты, формируя правильное восприятие ключевых участников сети, давая понять, что их интересы, а также вся сеть единоличной власти находятся под угрозой. Для выполнения этой задачи необходимо, чтобы НАТО в корне пересмотрела свое представление о действиях России как унитарного государства и создала свою особую группу сотрудников, что напоминало бы подход «группа, состоящая из групп» генерала Сухопутных войск США Стэнли МакКристала, благодаря которому было нанесено поражение Аль-Каиде в Ираке, но только на наднациональном уровне.
Эффективно работающая специально созданная группа в реальном времени будет видеть все злотворное влияние России, понимать механизмы перераспределения внутри сети и неформальные отношения между сдерживающими действиями и ответными мерами против точек пересечения сети, таким образом формируя согласованный политический подход к обороне, сдерживанию и диалогу. НАТО, страны-члены и их общества уже создали и поддерживают неформальную сеть временных партнерств и организаций, наблюдающих за действиями России. Однако, ни альянс в целом, ни его члены не могут четко обнаружить или до конца понять несмежные угрозы из-за половинчатости принимаемых ответных мер. Специально созданная группа должна представлять собой постоянную международную, межправительственную и межобщественную организацию наподобие американского Национального центра по борьбе с терроризмом или Разведцентра Европейской службы внешних связей. Эта организация должна включать в себя ключевые элементы моделей безопасности и развития, основанные на сотрудничестве. Наиболее четко эти элементы сформулировала Селина Реалуйо: «политическая воля, институты, механизмы доступа к угрозе и принятия контрмер, ресурсы и способы измерения эффективности своих действий». Такая организация могла бы объединить существующую сеть наблюдающих за Россией экспертов в иерархическую структуру под эгидой НАТО и стран, которых она защищает. При таком подходе будут существовать определенные ограничения в плане суверенитета, ведущего агентства и финансирования, но можно подумать и о более рациональных вариантах создания такой комплексной группы.
НАТО уже создает сеть организаций из военной, правоохранительной и академической сфер, а также из сферы гражданской обороны, способных внести вклад в разработку данного подхода. Расширение участия этих групп и четкое обозначение их полномочий поможет привести, в конечном счете, к образованию группы экспертов с большим потенциалом, занимающейся этой конкретной проблемой. Кроме того, НАТО следует задуматься над расширением задач, персонала и возможностей Штаба многонациональных корпусов и дивизий и включить в него больше межведомственных и межправительственных партнеров, чтобы максимально повысить индивидуальный уровень знаний всех участников этой группы, создать механизм более оперативных и синхронизированных ответных действий, независимо от того, будут ли эти действия многосторонними, двусторонними или односторонними. Такие сетевые структуры воплотят в жизнь подход бывшего министра обороны Джеймса Мэттиса к долгосрочному стратегическому соревнованию, описанном в краткой версии «Стратегии национальной обороны США» за 2018 г. Они необходимы для того, чтобы обеспечить «беспрепятственную интеграцию многочисленных элементов государственной власти – дипломатических, информационных, экономических, финансовых, разведывательных, правоохранительных и военных», а также для создания единого пункта взаимодействия академических кругов, неправительственных организаций и промышленных корпораций, отстаивающих интересы, которые поставила под угрозу российская агрессия.
Собельман утверждает, что «в теории, сдерживание становится эффективным, если потенциальный агрессор, получив убедительное предупреждение об ответных действиях, отказывается от ранее запланированных действий». Несмотря на то, что Запад предпринял некоторые сдерживающие шаги, продолжающаяся российская субконвенциональная деятельность представляет четкие доказательства того, что на Путина и его сеть это сдерживание не действует. В то время как НАТО совершенно правомерно совершенствует свои военные возможности, взаимодействие и стратегическую мобильность, альянс также должен принимать во внимание вывод Собельмана о том, что «военный потенциал не обязательно будет сдерживать соперника, который считает, что он нашел эффективный способ нейтрализовать или вообще избежать его применения». Убедительные военные возможности являются незаменимым компонентом сдерживания, однако, сдерживание России требует наличия специальной сети партнеров, созданной на основе двух ключевых факторов, определенных генералом МакКристалом как «коллективное сознание» и «полномочия на ответные действия».
Формулирование мер эффективного сдерживания и силового принуждения требует понимания сети гибридного государства, внутренней динамики ее решений и интересов ее субъектов. В случае с реваншистской Россией, лучшее понимание этой сети не только поможет Западу разработать механизм сдерживания, но также позволит заглянуть в будущее – в пост-путинскую Россию.
Начальник российского Генерального штаба генерал Валерий Герасимов отметил в 2013 г., что «не имеет значения, какими силами обладает противник, не имеет значения, насколько хорошо могут быть развиты его силы и средства ведения вооруженного конфликта, поскольку всегда можно найти формы и методы их преодоления. У противника будут уязвимые места, а это означает, что существуют адекватные средства противостояния ему». Хотя дебаты относительно того, что именно этим хотел сказать Герасимов, продолжаются, Галеотти отмечает, что нет ничего «концептуально нового в сегодняшней российской практике», поскольку она включает использование всех видов некинетических инструментов для достижения своих целей. У Запада уже есть адекватные средства противостояния незаконным субъетам и незаконным тактическим действиям, что, по сути, представляет собой субконвенциональную агрессию со стороны России, и эти средства уже применяются, хотя между ними отсутствует согласованность, и применяются они, основываясь на непоколебимом постулате о том, что Россия действует как унитарное государство.
В то время как более эффективное конвенциональное сдерживание и комплексные усилия по повышению жизнестойкости НАТО являются незаменимыми компонентами пересмотренной конструкции сдерживания, успешная стратегия альянса должна обязательно включать структурные и организационные изменения, которые бы способствовали повышению уровня сотрудничества между правительственными учреждениями, а также между военным и гражданским секторами. Создание функциональной сети сотрудничающих органов выявит слабые и уязвимые места в темной сети российских субъектов, способствующей осуществлению злонамеренных действий. Сдерживание гибридного российского государства требует создания конструкции, которая гармонизирует сдерживание унитарного государства и силовое принуждение НГС, сочетая невозможность достичь противником его целей с наказанием за агрессивные действия при одновременном проведении конкретного и убедительного диалога.
Переход на новый менталитет
Традиционные конструкции сдерживания не смогли по существу оценить действия асимметричных субъектов, к услугам которых все чаще прибегают ревизионистские государства. Вызовы, которые бросают относительно слабые, но обладающие разветвленной сетью НГС, продолжают озадачивать западные правительства, а противник, несомненно, совершенствует свои стратегии. Противники Запада из этой ситуации делают три вывода: 1) Запад эффективно инициирует субконвенциональную конкуренцию, но неэффективно реагирует на нее; 2) непосредственным конвенциональным преимуществам Запада можно опосредовано противостоять с использованием субконвенциональных субъектов с присущими им двусмысленностью и непризнанием совершенных действий; и 3) структуры гибридизированного правления приводят Запад в замешательство при формировании политики ответных действий, что дает противнику возможность блокировать и подрывать западные инициативы.
В результате, эффективная конкуренция и планирование в плотной сетевой обстановке потребует от государств определенной перестройки менталитета и формирования новаторских подходов с тем, чтобы достичь желаемых политических результатов. Как отметил начальник штаба Сухопутных войск США генерал Марк Милли, «Природа войны – применение насилия или угроза его применения как продолжение политики, чтобы вынудить противника что-то сделать … остается неизменной. Однако, характер войны … меняется в ответ на уникальные геополитические, социальные, демографические, экономические и технологические события, которые со временем начинают взаимодействовать между собой, зачастую неравномерно». Хотя природа войны остается неизменной, характер субъектов, задействованных в геополитическом состязании, меняется, заставляя Запад сделать функциональным «единый подход международного сообщества» американского адмирала Джеймса Ставридиса для противостояния противнику в лице гибридных государств. Несомненное появление новых субъектов, таких как гибридные государства, делает необходимым пересмотр представления о сдерживании, поскольку нынешнее представление уже может не работать.
Комментарии закрыты.