Оценивая региональное влияние России
Д-р Грэм Херд, профессор Центра им. Маршалла
4мая 2021 г. министры иностранных дел «Большой семерки» (G-7) – семи наиболее развитых стран мира – встретились в Лондоне для обсуждения важных геополитических вызовов, и не в последнюю очередь со стороны России и Китая. 9 мая российский государственный канал «Россия-1» и принадлежащий «Газпром-Медиа» НТВ назвали проходившие в то время учения НАТО «Защитник Европы» не только самыми крупными со времени окончания холодной войны и антироссийскими по своему характеру, но и смоделированными таким образом, чтобы отрабатывать захват российской территории. В то же самое время российская киберпреступная группа «Dark Side» подозревалась в кибератаке на компанию «Colonial Pipeline», приведшей к отключению стратегической энергетической инфраструктуры в США – трубопровод этой компании обеспечивает примерно половину поставок бензина и топлива, используемого на восточном побережье США.
11-13 июня состоялся саммит глав государств-членов «Большой семерки», а вслед за этим в Бельгии прошли саммиты НАТО и Европейского союза. 16 июня на встрече в Женеве с российским президентом Владимиром Путиным президент США Джо Байден заявил: «Здесь дело не в доверии. Дело в личных интересах и в верификации личных интересов». Спустя неделю, 23 июня, Россия обвинила эсминец Королевского ВМФ Великобритании «HMS Defender» в нарушении территориальных вод России вблизи Крыма. Россия также сообщила, что пограничники Федеральной службы безопасности сделали предупредительные выстрелы в сторону эсминца, а российские самолеты Су-24 сбросили бомбы перед эсминцем, заставив его поспешно покинуть «российские» территориальные воды. Министерство обороны Великобритании опровергло информацию о том, что по эсминцу стреляли, что перед ним сбрасывали бомбы, и что эсминец «HMS Defender» отклонился от своего транзитного маршрута. Заместитель министра иностранных дел России Сергей Рябков сказал следующее: «Мы можем взывать к здравому смыслу, требовать уважения норм международного права, но если это не помогает, то мы можем бомбить». В тот же самый день в своих высказываниях на московской конференции по вопросам международной безопасности министр обороны России Сергей Шойгу заметил: «Мир быстро скатывается к новой конфронтации, к гораздо более опасной чем та, которая была во времена холодной войны. Некоторые европейские страны заинтересованы в эскалации конфликта с Россией».
В целом события мая и июня 2021 г. и опубликование новой Стратегии национальной безопасности России 2 июля свидетельствуют о неуклонном ухудшении отношений России с Западом. Путин, Шойгу и другие высокопоставленные российские чиновники сплотились в вопросах нагнетающей напряженность риторики, оценки угрозы неустанных попыток Запада окружить Россию и одобрили стратегические ответные действия России как меры реагирования оборонительного характера. Острота и количество спорных вопросов непрерывно росли, примером чему может служить инцидент с «HMS Defender».
Как можно объяснить такое стратегическое поведение России в целом и вблизи своих границ, в частности? Этот выпуск журнала «per Concordiam» имеет две части: в первой рассматриваются три конкретных примера – отношение России к Беларуси, к Нагорному Карабаху, а также российская дезинформация на Балканах; во второй анализируется соперничество великих держав, России и США, как в это соперничество вовлечен Китай, а также использование Россией прокси-сил. В какой степени эти статьи отражают движущие силы стратегического поведения России? Каким будет вероятное развитие соперничества великих держав и как может поменяться региональное влияние России?
Тематический обзор
Россия считает себя великой державой, контролирующей определенное геополитическое и цивилизационное пространство с исторически узаконенной обязанностью обеспечивать на этом пространстве порядок и управление. Что важно, Россия оставляет за собой право определять, кто «друг», а кто «враг», природу деятельности третьих стран, а также стратегическую ориентацию менее сильных стран в рамках этого пространства. В разделе «Точка зрения» этого номера обозначаются пять основных движущих сил стратегического поведения России в отношении своих соседей в нынешнюю эпоху соперничества великих держав: стремление сохранить режим и статус великой державы; восприятие угрозы; укоренившееся имперское отношение к соседям; возможность принудительными мерами добиваться легитимизации политической власти российского президента Владимира Путина; возвращение к мессианизму во внешней политике.
Исследуя конкретный случай с Беларусью, подполковник ВВС США Джон Бергер применяет к данному контексту состоящую из семи элементов структуру российского насильственного посредничества, впервые описанного в работе Дэвида Льюиса. Он отмечает, что российское насильственное посредничество базируется на положении о наличии «сильных игроков, способных добиться стабильности в регионе». Есть, однако, факторы, специфичные только для Беларуси, в частности, убежденность России в том, что Беларусь напрямую относится к российскому цивилизационному пространству, а также роль восприятия угрозы и опасения того, что события в Беларуси перекинутся на Россию, укоренившееся имперское отношение к соседям и «православная геополитика». Однако, хотя Россия и не проявляет особого доверия к руководству Беларуси, такой безжалостный прагматик, как президент Беларуси Александр Лукашенко, находящийся у власти уже 27 лет, даже при плохих картах знает, как себя вести с Путиным. Осуждение по обвинению в коррупции в июле 2021 г. Виктора Бабарико, поддерживаемого Россией конкурента на пост президента Беларуси, хорошо иллюстрирует существующее разногласие.
В статье о нагорно-карабахском конфликте указывается, что, просчитывая возможные риски, Путин и его главные стратегические советники «скорее всего, отбросят вариант событий или действий, который они сочтут слишком рискованным … будут основывать свое решение на уверенности в том, что потенциальные выгоды оправдывают риски … и будут принимать во внимание действия третьих сторон и просчитывать, сможет ли Россия их игнорировать или же эти действия пересекут установленный Россией порог, что потребует ответных действий». В случае с Нагорным Карабахом непредсказуемым поворотом событий оказалась поддержка Азербайджана со стороны Турции в виде поставок военных товаров, приведения в действие механизмов институционального сотрудничества двух стран и использования Анкарой турецко-азербайджанских «культурных и лингвистических связей и единой идентичности, подкрепленных пан-тюркскими настроениями». Турция появилась на сцене как третья сторона-посредник, напрямую бросившая вызов статусу России как регионального гегемона и заставившая усомниться в том, что Азербайджан является частью подконтрольного России цивилизационного пространства. Российский мессианизм, который предполагал бы более активную поддержку Армении, в данной расстановке сил отсутствовал. Тем не менее, установление режима прекращения огня при посредничестве России и новая российская миротворческая операция в Нагорном Карабахе создали непосредственные возможности для стратегического диалога как с Баку, так и с Ереваном, что представляет собой расширение российского влияния. Вместе с этим была поставлена под вопрос способность России наглухо закрыть и контролировать свое т.н. цивилизационное пространство. Участие Турции в конфликтах в Сирии и Ливии и соответствующие нынешние российско-турецкие переговоры делают Нагорный Карабах частью более обширной геополитической структуры, чем просто постсоветское пространство.
Исследование третьего конкретного случая представляет собой анализ, проведенный группой уважаемых выпускников Центра им. Маршалла, стремящихся повысить информированность читателей относительно настроенности России против евро-атлантических институтов, ее язвительных нарративов и дезинформационных кампаний, направленных на регион Юго-Восточной Европы. Так же, как и в случае с постсоветским пространством, Россия использует исторические, культурные и религиозные («Славянское братство») связи, чтобы «дестабилизировать регион и отвлечь внимание Запада от Украины и других соседей России, остановить расширение НАТО и ЕС и закрепить свой статус влиятельной державы». Используя широкий набор инструментов «мягкой силы», Россия стремится усугубить существующую в регионе напряженность и продвигает нарратив о том, что демократические режимы не функционируют должным образом, что ЕС и НАТО находятся на грани краха, что Запад все время плетет заговоры, и что только Россия сможет защитить православных христиан от нападок (естественно!) Запада. В статье отдельно исследуются ситуации в Сербии, Черногории, Хорватии, Северной Македонии и Албании и показываются возможности России приспосабливаться к конкретным условиям и выбирать инструменты применительно к местным и национальным условиям в каждой стране, чтобы достичь своих более широких стратегических целей.
Исследуя более непосредственно развитие отношений между великими державами, д-р Ника Читадзе обращает внимание на явное неравенство в экономической мощи и конвенциональных вооруженных силах между США и Россией. Россия усилила свое военное давление на своих соседей, особенно в черноморском регионе и в Южном военном округе, укрепляя свое доминирование в регионе. Как было отмечено в статье о российской дезинформации, необходимы скоординированные ответные меры западных стран, которые бы включали повышение уровня информированности населения своих стран относительно намерений России, обмен знаниями и повышение возможностей противостояния действиям России.
Подполковник ВВС США Райан Лей отмечает важный усложняющий ситуацию фактор, в отношении которого единое мнение почти отсутствует, а именно появления «оси Россия-Китай» и особенно российскокитайского военного сотрудничества. При этом автор также указывает и на фундаментальные обстоятельства, сдерживающие сотрудничество между этими двумя странами: «Исторически сложившееся недоверие, отсутствие культурной общности, случаи хищения интеллектуальной собственности и растущая асимметрия между двумя державами представляют наиболее очевидные препятствия на пути к более глубокому сотрудничеству». Поэтому российско-китайские стратегические отношения не являются традиционным альянсом, а скорее напоминают гибкое соглашение двух стратегически автономных великих держав, отвергающих американскую гегемонию и ратующих за многополярный международный порядок. Это больше похоже на функциональный пакт о ненападении, позволяющий обеим странам иметь стратегический механизм устранения конфликтов и объединять свои возможности и нужды для обеспечения технологического прогресса. Что касается России, то, с одной стороны, это сближение исключает возможность иметь Китай в качестве конкурента, а с другой, экономический рост Китая привел к тому, что США часть своего внимания переключили с Москвы на Пекин, позволив России усложнять американское присутствие в различных частях мира.
Д-р Павел Бернат две предыдущие темы ухудшающихся американо-российских и улучшающихся российско-китайских отношений переносит в космическое пространство и анализирует смену стратегической ориентации космической программы России и ее отход от сотрудничества с США в сторону сотрудничества с Китаем, что может означать окончание эры американороссийского космического сотрудничества, начатого в 1975 г. Коррупция, устаревшие технологии и ограниченная финансовая поддержка стали для России основными причинами перемены политики в дополнение к ограничениям на сотрудничество, которые вводят сами США, и желанию Китая вступить в партнерские отношения с Россией, не в последнюю очередь из-за перспектив передачи Пекину российских технологий. Интересными последствиями этой переориентации стали настойчивое желание России использовать по максимуму остатки советского наследия, пока она еще что-то в состоянии продать, а также очевидная асимметрия экономической мощи Китая и России. Концепция российского цивилизационного пространства (Русский мир), а также имперское прошлое и мессианизм России в отношениях с Китаем полностью отсутствуют. Сможет ли космическое сотрудничество помочь России и Китаю объединить силы? Какие угрозы это сотрудничество представляет для США, а также их друзей и союзников? Считается, что уровень китайско-российского космического сотрудничества будет барометром российского стратегического упадка и возможностей Китая укрепить свой статус кандидата в великие державы в контексте конкуренции между ними.
И наконец, д-р Циприан Александер Козера рассматривает отношения между использованием Россией различных видов прокси или суррогатных сил и конкуренцией великих держав на примерах Центральноафриканской Республики, Ливии, Сирии и Украины. Оставив в стороне ситуацию с Крымом, можно сказать, что эти прокси-силы, похоже, способны обеспечить достижение краткосрочных стратегических целей, позволяют Москве отрицать официальную причастность и предотвратить или отложить ответные меры Запада. Россия участвует в конкуренции великих держав, не пересекая порог, после которого начинаются военные действия, используя «гибридные, диверсионные, обманные, нелинейные, всесторонние» средства, или средства «нового поколения». В то время как прокси-силы укрепляют российскую гегемонию на региональном уровне, Россия одновременно с этим также использует их для продвижения идеалов Вестфальского мира на глобальной арене, когда это соответствует ее интересам.
Будущие тенденции в соперничестве великих держав: последствия для регионального влияния России
Россия хотела бы в будущем сохранить свой статус великой державы и свой исторический опыт и иметь реальность, состоящую в том, что появляется многополярный и полицентричный (т.н. «демократическая многополярность») мир, в котором доминирует глобальное согласие великих держав. Однако, вместо глобального согласия, сегодня нормой является конфронтация, хотя национальные интересы устанавливают ограничения на неизбежность сползания к «холодной войне 2.0». И хотя Путин обвиняет администрацию Байдена в принятии всеобъемлющей политики «нового сдерживания», на самом деле это не так. В отличие от поздних 1940-х гг., сегодня мир глобализован и все больше становится многополярным. В этом контексте сдерживание эпохи холодной войны невозможно. В условиях противостояния великих держав, не доходящего до состояния вооруженного конфликта, США отдают приоритет сдерживанию Китая, а не России. С точки зрения США, противостояние Китаю возможно благодаря поддержке партнеров по коалиции, в частности, Японии, Южной Кореи и Германии. Таким образом, попытки сдержать Россию как во времена холодной войны не только бы разрушили трансатлантическое единство, но также бы и нанесли ущерб евро-атлантическому сотрудничеству с российским гражданским обществом и частями частного сектора, необходимому для восстановления отношений в пост-путинский период. Сложился трансатлантический консенсус относительно целевых ответных мер против кремлевской злонамеренной деятельности и влияния и создания эффективной защиты общих ключевых демократических ценностей и практических шагов. Такой подход предполагает целевое «сдерживание 2.0», стремящееся сдержать (или ограничить) агрессивное и злонамеренное стратегическое поведение России в рамках стабильности и предсказуемости.
Стратегический контекст, наилучшим образом соответствующий путинизму – гибридной природе российского государства – был бы мировой порядок, который, в соответствии с кодексом поведения Путина, получил бы название «Большой ноль». Он подразумевает, что не существует групп государств, таких как «Большая тройка», «Большая семерка», зарождающаяся группа «Большие одиннадцать» или «Большая двадцатка», осуществляющих функции лидерства и управления в глобальных стратегических вопросах, например, в таких, как чрезмерное распространение ядерного оружия, изменение климата, региональные кризисы или терроризм. Мировой порядок «Большой ноль» будет благосклонно относиться к государствам, процветающим в состоянии двусмысленности, непредсказуемости и противоречий, в которых прагматичный подход «ты мне – я тебе» является ежедневной практикой. Государства с хорошо развитыми системами союзных отношений будут находиться в невыгодном положении, в то время как государства, у которых этих систем нет, (в особенности Россия, Китай и Северная Корея) имеют более обширную свободу для маневра. Мировой порядок «Большой ноль» наилучшим образом защищает и охраняет Россию в ситуации, когда ее сила ослабевает в ее отношениях с Китаем. Россия не может стать одним из государств «Большой тройки», но в то же время не согласится на монополярность или даже биполярность, в которой она не сможет стать одним из полюсов. В стремление России выполнять в ближнем зарубежье роль производителя и управляющего все больше вмешиваются третьи стороны, такие как ЕС, Турция и Китай. В мире, где отсутствуют лидеры, страны, обладающие возможностью быть спойлерами и имеющие более высокий порог терпимости к рискованному поведению, процветают и имеют успех. Если коротко, то обусловленное предложение Байдена относительно «стабильных и предсказуемых» отношений, если Россия будет воздерживаться от злонамеренной деятельности, является для России проблематичным: стать одновременно и стабильным, и предсказуемым будет означать стать стратегически малозначительным субъектом. В большинстве политических аспектов, за исключением, возможно, региона Арктики и, в меньшей степени, космического пространства, Россия стремится быть стабильной, но непредсказуемой для того, чтобы сохранять свою стратегическую актуальность.
Если Россия приведет свои нарративы относительно претензий и недовольства, а также свои антизападные суждения и спойлерские возможности в полное соответствие со своим нынешним стратегическим поведением, то тогда российская элита сможет оправдать дисфункциональность и дезинтеграционные процессы в качестве симптомов хорошо продуманной стратегии «таблетки с ядом». Они смогут дать рациональное объяснение неподдающейся управлению России как самого надежного сдерживающего фактора и гаранта против предполагаемого постоянного присутствия опасной угрозы американской колонизации и насильственной смены режима. Этот мировой порядок «Большой ноль» является изначально заложенным и наиболее вероятным результатом нынешней конфронтации и системной вражды между великими державами. Международная нестабильность стабилизирует устойчивую Россию: она обеспечивает внешнюю арену, на которой внутренние российские институциональные субъекты могут преследовать свои конкурирующие цели, а также поддерживает легитимизирующий нарратив об «окруженной крепости» и объясняет отсутствие масштабных усилий, направленных на развитие и модернизацию.
Присущая «Большому нулю» обстановка непредсказуемости идеально соответствует движущим силам стратегического поведения России: стратегическая культура, уходящая корнями в прошлое еще до Вестфальского мира; операционная модель принимающей решение элиты, состоящей из бывших офицеров-контрразведчиков; и реальности России как гибридного государства. Последствия для регионального влияния России будут значительными. Поскольку «Большой нуль» является изначально заложенным положением – экстраполяцией в будущее нынешнего стратегического поведения России, то предполагается, что российская политика в отношении региона ближнего зарубежья будет такой же, как сегодня, только в более концентрированном виде. Нынешние российские стратегические синдромы и неврозы станут больше и острее, порождая противоречия в политике, которые будет все труднее урегулировать: напряженные отношения между законностью и легитимностью, например, или между поддержанием нынешнего положения вещей и ролью повстанцев и прокси-сил в российской внешней политике. Противодействие эффекту расползания таких патологий требует укрепления мер доверия, сотрудничества, союзных отношений и сопутствующих им предсказуемости и стабильности, вытекающих из этих институтов. Парадоксально, но именно действия России будут основной движущей силой в таком процессе. В конечном счете, основной заботой России станет смягчение непреднамеренных и саморазрушающих последствий ее собственной политики в отношении своих соседей.
Комментарии закрыты.